Почему исповедуются короли - Страница 54

Проклятье! Прижимая рукав к лицу, Себастьян попытался снова нырнуть в дверь, но оттуда, шатаясь, вышел высокий худой мужчина со ссадиной на лбу и прохрипел:

– Все, никого живого там не осталось.

Себастьян схватил его за руку.

– Вы уверены?

Мужчина молча кивнул, глаза в красных ободках казались необычно светлыми на закопченном лице с потеками пота.

Запрокинув голову, Себастьян всмотрелся в верхнюю часть дома. Легчайшие хлопья черного пепла еще падали с туманной серого неба. Но пламя уже улеглось, оставив в воздухе густой едкий смрад горелого дерева, залитого водой.

Он сорвал шейный платок, который давно уже сдвинулся вниз, и вытер им лицо. Шесть лет армейской службы обеспечили Себастьяну весьма болезненное знакомство с пороховыми взрывами. Не приходилось сомневаться ни относительно того, чему он только что стал свидетелем, ни относительно того, что именно Александри Соваж была целью. Ведь взрыв произвели непосредственно под ее комнатами.

Что за безжалостный монстр смог, не колеблясь, обречь на смерть или увечья жильцов целого дома, полного ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей, чтобы убить одну лишь Александри? Кто так поступает? И почему?

Оглянувшись на тело Кармелы, Себастьян увидел молодую женщину в ореоле рыжих волос, которая стояла на коленях рядом с погибшей – рука в копоти сжимает подол, голова опущена, словно в безмолвной молитве. Пустая корзина брошена на тротуар.

Он зашагал к ней, не останавливаясь, и вот носки его гессенских сапог почти коснулись поношенного платья цвета мха на замусоренной мостовой. А потом Себастьян проследил, как возрастало напряжение Александри Соваж, пока ее взгляд медленно поднимался от его сапог к его лицу.

– Я думал, что вы мертвы, – сказал он.

Она покачала головой.

– В холодную сырую погоду у Кармелы всегда разыгрывается ревматизм. Вот я и вызвалась сходить за хлебом этим утром.

Присев на корточки, Себастьян посмотрел ей прямо в глаза.

– Если вам известно хоть что-нибудь, что могло бы объяснить, кто это сделал или почему, вы должны немедленно мне рассказать.

Пепельно-бледное лицо, на переносице словно присыпанное корицей, стало непроницаемым, взгляд уперся в закопченную кирпичную стену.

– Что заставляет вас думать, будто здесь замешана я? Это мог быть несчастный случай.

– Никакой это не случай. А небольшой пороховой заряд, намеренно взорванный в комнатах прямо под вашими. Что вы знаете о жильцах этажом ниже?

Александри еще раз покачала головой.

– Последнее время, как я слышала, те комнаты пустовали. Раньше там проживала одна вдова, миссис Гудман. Но старушка умерла около недели назад.

Вдруг затихнув, она устало моргнула и снова склонила голову над телом своей служанки.

Себастьян тихо спросил:

– С вами все в порядке?

Она с трудом сглотнула.

– Да.

Но для него не составляли загадки ее мысли: Александри винила себя в том, что так или иначе в конечном итоге послужила причиной гибели Кармелы.

– Как давно вы покинули здание?

– За несколько минут до взрыва. Я переходила Брюэ-стрит, когда его услышала.

– Скорее всего, вы вышли сразу после того, как убийца запалил фитиль. Не заметили какого-нибудь незнакомца, когда уходили?

– Нет. – Она быстро обвела пронизывающим взглядом людей, толпящихся вокруг. – Вы хотите сказать, что тот, кто это сделал, может еще быть здесь?

Себастьян в свою очередь принялся рассматривать зевак на замусоренной площади.

– Тот, кто поджег фитиль, наверняка постарался отойти от здания, пока порох не взорвался. Но сомневаюсь, чтобы он ушел далеко. После взрыва ему следовало бы вернуться сюда, чтобы увидеть результат и удостовериться, что его труды не пошли насмарку.

– Но его труды действительно пошли насмарку, – прохрипела она прерывисто, – раз я все еще жива.

Глаза Себастьяна снова сосредоточились на ее лице.

– Так почему же кому-то хочется вас убить? Не Дамиона Пельтана, а именно вас?

– Не знаю! Матерь Божья, думаете, я бы вам не сказала, если б знала?

Долгий миг он выдерживал ее яростный взгляд.

– Да.

* * * * * * * *

Жюль Калхоун страдальчески застонал.

– Возможно, у меня получится спасти лосины из оленьей кожи, милорд, – пробормотал он. – Но пальто и жилет испорчены безнадежно. И галстук.

– Сожалею, – сказал Себастьян, натянув чистую рубашку через голову.

– А ваши сапоги! Боюсь, им никогда уже не стать прежними.

– Если кто-то и может их спасти, так только ты.

Из горла камердинера вырвался неизящный нутряной звук.

Себастьян продолжил:

– Когда ты выспрашивал на Тичборн-стрит про Баллока, никто не упоминал, а нет ли у него военного прошлого?

Калхоун оторвался от осмотра сапог.

– Не припомню, нет. Откуда такая мысль?

– У него на щеке шрам, как от сабельного удара. Хотелось бы знать, не служил ли он в армии, а если служил, то в каких войсках.

– Думаете, это Баллок установил пороховой заряд?

– Его трудно заподозрить в наличии необходимых для этого знаний, но нельзя исключать, что нам неизвестно что-то важное из его биографии.

Держа закопченную одежду в вытянутой руке, камердинер направился к двери.

– Попробую что-нибудь разузнать, милорд.

– Калхоун.

Тот остановился и вопросительно обернулся.

– Будь осторожен.

* * * * * * * *

Убежденность, будто Александри Соваж что-то скрывает, только крепла. И поэтому Себастьян пошел повидать одного из немногих известных ему в Лондоне людей, который, хорошо зная докторессу, до сих пор был жив.