– Подъем! – скомандовал он, приподнял из постели безвольное тело пьяного мужчины и припечатал его спиной к резному столбику с такой силой, что дерево затрещало.
– Ш-што? – затрепыхался Рэдклифф: веки заморгали, рот дурацки разинулся, ноги подогнулись, и он сполз на край кровати.
Взяв за горлышко принесенную бутылку, Себастьян грохнул ею по вычурному изголовью, осыпав Рэдклиффа битым стеклом и коньячными брызгами.
Тот помотал головой, как собака после ливня.
– Какого черта?!
Нагнувшись, Себастьян одной рукой сгреб в кулак ворот ночной рубашки Рэдклиффа, а другой прижал острия разбитой бутылки к его шее под самым подбородком.
– Дай мне хоть один повод перерезать тебе горло, – произнес Себастьян, чеканя слова с устрашающей четкостью, – и, поверь, я это сделаю. Я как раз от хирурга, занимавшегося ранами твоей жены. Это не по твоей милости она не умерла.
– Джулия? Что еще наболтала эта сука? Если она сказала…
Рэдклифф взвизгнул, когда Себастьян посильнее нажал острым сколом ему на горло.
– Не смей! Берегись, чтоб я больше не слышал, как ты обзываешь гнусным словом свою жену. Я понятно излагаю? Такому, как ты, оправданья нет и быть не может. В аду наверняка отведено особое место для мерзавцев, которые избивают своих жен, и я с превеликим удовольствием тебя туда отправлю.
Лорд Питер вытаращил глаза. Пусть он еще не полностью протрезвел, но проснулся уже окончательно.
– Вы с ума сошли.
– Не исключено. Мне, кстати, кажется, что все мы безумны – каждый по-своему.
– Вы не можете являться сюда и угрожать мне, словно какому-то…
Речь лорда Питера захлебнулась на вздохе, когда Себастьян слегка передвинулся. Затем он сказал:
– На случай, если ты не заметил, я уже здесь. С твоей стороны было ошибкой мне врать. Помнится, ты утверждал, будто в прошлый четверг весь вечер и ночь провел дома наедине с женой. Но нет, ты с ней тогда поскандалил и ушел. Тебя разозлило, что она возобновила знакомство с другом детства…
– Он был никаким не «другом детства»! Он был ее любовником.
– Девять лет назад. Не сейчас.
– Это она так говорит?
– Да. И я ей верю. – Себастьян не отпускал взглядом лицо собеседника, блестящее от пота, опухшее от переизбытка алкоголя и недостатка сна. – Ты ведь поэтому проследил за Пельтаном до округа Святой Екатерины и там пырнул его ножом в спину?
– Это не я! Клянусь, я этого не делал! Не стану отрицать, я был зол. А кто бы на моем месте не разозлился? Ну, я пошел в гостиницу, где остановился этот ублюдок. Хотел сказать ему, что Джулия – моя жена и пусть он держится от нее подальше. Но я даже этого не сделал.
– Почему нет?
– Потому что, когда я туда добрался, он стоял на тротуаре возле гостиницы и разговаривал с леди Жизель.
Себастьян вскинулся.
– Так ты своими глазами видел, как в тот четверг Дамион Пельтан разговаривал на улице с леди Жизель Эдмондсон?
Горячность Себастьяна немало озадачила Рэдклиффа.
– Верно. А что такого?
– С чего ты взял, что женщиной, которую ты там видел, была леди Жизель?
– Да я же ее узнал. А вы как думали? На ней была шляпа, но вуаль она откинула, и свет от фонаря рядом с дверью падал ей на лицо.
– Ты слышал что-нибудь из их разговора?
– Нет, конечно, нет! За кого вы меня принимаете, а? Я чужих разговоров не подслушиваю.
– С нею был мужчина?
– Был, но я его не разглядел. Он держался на заднем плане.
– И что там случилось дальше?
– Не знаю. Я ушел.
– Ушел? С чего бы вдруг?
– Сначала я собирался в тени дождаться ее ухода, а после вплотную заняться Пельтаном. Но чем дольше я там стоял, тем лучше понимал, что это будет ошибкой.
– Да? И почему?
– Потому что я не убийца, что бы вы ни думали. Я тогда понял, что если подойду к нему, не совладав с гневом, то могу и убить. Поэтому я ушел. Не скажу, будто сожалею, что ублюдок мертв, – чего нет, того нет. Но он умер не от моей руки.
– Куда же ты отправился с Йорк-стрит?
– Не помню. Какое-то время бродил по улицам – бог весть как долго. Потом оказался в маленькой таверне где-то в Вестминстере. Подрался там с пьяницей, который хлебнул из моей бутылки. А остаток ночи скоротал в задней комнате со шлюхой – вряд ли ее узнаю, если снова увижу.
Себастьян изучал осунувшееся лицо лорда Питера. Конечно, Рэдклифф пощады не заслуживал, однако… Не сострадание, но определенную жалость Себастьян к нему все же испытывал при всей ее неуместности. Лорд Питер тоже был своего рода жертвой. Жертвой общества, которое ценит оболочку выше содержания, а происхождение – выше личных заслуг. Жертвой системы наследования, при которой младших сыновей воспитывают избалованными и никчемными, обрекая их мучиться мыслью, что огромные поместья и роскошные дома, где они росли, никогда им не достанутся. И жертвой собственной слабости, заставлявшей его срывать разочарованию и злость на жене, – ведь больше всего лорд Питер хотел, чтобы им восхищались, чтоб его нежили и любили.
Себастьян сказал:
– Слушай меня внимательно, потому что повторять я не стану. Твоя жена собирается тебя оставить, и ты ее отпустишь.
– Что? Да по какому праву вы… – ощутив, как стеклянное острие впивается в горло, Рэдклифф издал булькающий звук.
– Если твои долги столь обременительны, как я подозреваю, советую рассмотреть возможность бежать из страны. Говорят, Америка – отличное место для тех, кто решится начать жизнь с чистого листа.