В эту пору лондонское общество было довольно малочисленным, но казалось, практически все живущие в городе, кто хоть что-то из себя представлял, сочли необходимым посетить суаре вдовствующей герцогини Клейборн. Протискиваясь через переполненные гостями комнаты, Себастьян насчитал двух королевских герцогов, с десяток послов и столько пэров, что почти хватило бы заполнить палату лордов. Мелодия одного из струнных квартетов Гайдна плавала по закоулистому особняку. Музыканты играли восхитительно, хотя никто их особо не слушал.
– Боже мой, Девлин, – воскликнула тетушка вместо приветствия. – Что ты здесь делаешь?
Она смотрелась поистине царственно в лиловом атласе и роскошных фамильных бриллиантах Клейборнов. Седую голову венчал высокий бархатный тюрбан, сколотый брошью с громадным бриллиантом в обрамлении жемчужин.
Себастьян наклонился, чтобы поцеловать нарумяненную и припудренную щеку.
– Вы лично меня приглашали, помните?
– А ты отверг мое приглашение. Дважды. Ты являешься на подобные сборища, только преследуя какую-то цель. – Она проницательно прищурилась. – Так что ты ищешь на этот раз?
Взяв бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта, Себастьян улыбнулся.
– Кого. В этот раз я ищу не «что», а «кого». Герцогиню Ангулемскую и ее преданную компаньонку, леди Жизель Эдмондсон. Надеюсь, они здесь? Ваш вечер был назван одной из причин их наезда в Лондон, наравне с театром. Хотя, как мне было сказано, последний теперь не столь привлекателен, поскольку в этом сезоне мисс Кэт Болейн блещет отсутствием.
– Это Мария-Тереза тебе сказала?
– Да, она.
– Несносная женщина. Проклятье, если ей когда-нибудь действительно удастся стать королевой Франции, там случится еще одна революция.
– Так она уже здесь, да?
– Здесь. С минуту назад я видела, как она пошла перекусить. Никто из Бурбонов не упустит случая бесплатно наесться.
Он нашел Марию-Терезу сидящей на одном из обитых парчой стульев, выстроенных вдоль стены в столовой, где длинные столы ломились от деликатесов, призванных возбудить пресыщенные аппетиты гостей. В глубоком декольте элегантного платья из бирюзового шелка красовалось знаменитое ожерелье Марии-Антуанетты с каплевидными жемчужинами; три белых пера кивали из высоко уложенных локонов; страусиный веер неспешно двигался взад-вперед, хотя было не жарко.
Принцесса застыла, встретившись взглядом с Себастьяном через переполненный зал. А потом многозначительно отвернулась.
Со слабой улыбкой он подошел к леди Жизель, которая неуклюже пыталась заполнить две тарелки – для себя и для своей госпожи.
– О, позвольте вам помочь, – он любезно избавил ее от одной из тарелок.
– Спасибо. – Уголок губ заговорщицки приподнялся. – Я заметила, каким взглядом вас только что наградили. Удивительно, что вы не упали замертво.
– Меня заверяли, что от принцессы снисхождения мне не дождаться. А от вас?
– Признаться, я понимаю, что вы пытаетесь сделать. Ваши цели представляются мне достойными одобрения и даже восхищения, но средства, к которым вы прибегаете, для меня неприемлемы.
Рука Себастьяна зависла над ближайшими блюдами.
– Крабы и спаржа?
– Да, пожалуйста.
Он пополнил тарелку, которую держал.
Леди Жизель потянулась за креветками в желе.
– Вы наверняка искали меня с какой-то целью. С какой же?
Себастьян изучал ее по-прежнему доброжелательный профиль.
– Боюсь, вы не одобрите то, что я собираюсь сказать.
Ответом стал мягкий смех.
– Хотите, пообещаю не бросать эту тарелку с едой вам в голову?
– Это не лишнее. Видите ли, я сделал довольно тревожное открытие. Оказывается, отец Дамиона Пельтана не ограничился тем, что выполнил вскрытие трупа мальчика, объявленного дофином; еще он извлек и унес с собой сердце того ребенка. Каковое хранит до сих пор.
Француженка больше не улыбалась. Ее губы приоткрылись, в уголках рта появились две белые черточки, пальцы сжались с такой силой, что оставалось лишь удивляться, как тарелка не треснула.
– Я этого не знала. Вы уверены?
Если она и актерствовала, то крайне убедительно.
Себастьян добавил:
– По слухам, старик держит сердце в хрустальном сосуде в своем кабинете. Почему он это сделал, как думаете?
Леди Жизель взяла булочку.
– С давних пор во Франции существует традиция хоронить внутренние органы членов королевской семьи отдельно от их тел. Как правило, тела находили последнее пристанище в базилике Сен-Дени. Но сердца и другие внутренности отправлялись в различные места. Так сердце прежнего дофина Франции отнесли в монастырь Валь-де-Грас, наряду с сердцами множества других принцев и принцесс крови.
Себастьян подумал, что она наверняка наслышана о судьбе, постигшей эти сердца во время революции. Их драгоценные серебряные и золотые реликварии разломали и отправили на монетный двор для переплавки, сами же сердца свалили в тачку и сожгли за исключением нескольких, проданных художникам, которые используют забальзамированные органы для создания красно-коричневого пигмента, известного как «мумие».
Он сказал:
– Так вы наводите меня на мысль… какую? Что доктор Филипп-Жан Пельтан был роялистом? Что он забрал сердце дофина, чтобы сохранить хотя бы его, если тело бросят в общую могилу?
– Я не знаю политических пристрастий доктора Пельтана. Но он сумел удержаться на должности в Отель-Дьё де Пари и в революцию, и при Директории, и после воцарения Наполеона. Каковы бы ни были его убеждения, доктор, очевидно, преуспел в искусстве держать их при себе.