Почему исповедуются короли - Страница 39

– Именно.

С побледневшим лицом и дрожащими от усилия руками француженка поднялась на ноги.

– Ваш друг – глупец, – бросила она Гибсону и вышла из комнаты, сопровождаемая его изумленным взглядом.

– Ты не говорил мне, что ей стало лучше, – вставил Себастьян.

– Ей не лучше. Жар спал, но я не шутил, когда сказал, что ей нельзя вставать с постели. – Гибсон перевел взгляд обратно на лицо друга. – Не желаешь объяснить, что, черт подери, все это значит?

– То есть Александри ничего тебе не сообщила?

– Нет.

Себастьян допил вино и поднялся налить себе еще стакан.

– Помнишь, я говорил, что встречал эту женщину раньше, в Португалии?

– Помню.

– Я выполнял поручение полковника Синклера Олифанта, когда меня захватил в плен отряд французских кавалеристов. Она была с ними. Точнее, с любовником, неким лейтенантом Тиссо. При побеге я убил его.

Это была не вся история – далеко не вся. Но к тому времени, когда она произошла, искалеченный Гибсон уже вернулся в Лондон, и Себастьян предпочел не посвящать друга в ужасные подробности.

– Думаешь, она затаила на тебя злобу?

Себастьян оглянулся. Ветер швырял в окно снег и словно бы доносил слабый шепот давно минувшего прошлого.

– А ты как считаешь?

Гибсон направился подбросить в огонь угля, а затем так и остался стоять у камина, опираясь рукой об полку и всматриваясь в языки пламени.

Через некоторое время Себастьян снова заговорил:

– Я тут кое-что узнал, может, существенное, а может, и нет. Отец Дамиона Пельтана был одним из врачей, выполнявших вскрытие тела маленького дофина, когда тот умер в тюрьме Тампль. И лечил мальчика перед самой кончиной.

– Ты серьезно? – повернувшись, уставился на друга Гибсон.

– Граф Прованский лично подтвердил данный факт.

– Мне это не нравится.

– Мне тоже. Особенно если учесть, что Пельтана убили в годовщину казни Людовика XVI.

Гибсон оттолкнулся от камина.

– Много ли тебе известно о смерти последнего дофина?

– Сомневаюсь, что хоть кому-то многое известно о тех временах. Но есть один французский аристократ, близкий к графу Прованскому, – Амброз Лашапель. Мне кажется, он куда осведомленнее, нежели делает вид. По самому широкому кругу вопросов.

– Думаешь, тебе удастся его разговорить?

Допив вино, Себастьян отставил в сторону стакан.

– Не знаю. Однако намерен попытаться.

ГЛАВА 26

После того как Девлин уехал, Пол Гибсон направился в дальнюю комнату и остановился в дверях.

Александри Соваж, все еще одетая, лежала поверх одеяла, откинув голову и закрыв глаза.

По положению ее хрупкого тела Пол видел, как дорого ей обошлась попытка подняться даже на несколько коротких минут.

– Это было неразумно, – заметил он.

Повернув голову, Александри посмотрела на него.

– Я уже иду на поправку.

– Если будете и дальше выкидывать такие фортели, до поправки не дойдете.

Тень улыбки коснулась ее губ. У нее был крупный, щедрый рот с мягкими изгибами, пробуждающими в мужчине желание провести по ним пальцем.

– Ваш друг не рассказывал вам прежде? О Португалии, я имею в виду?

– Нет.

Александри сглотнула, дернув тонким горлом.

– И ваше отношение ко мне не изменилось, после того как вы узнали, что у меня был любовник?

– С какой стати? Я тоже имел любовниц. – Правда, у него никогда не было жены, а с тех пор как он потерял ногу, с женщинами вообще не складывалось, но Гибсон не видел смысла сейчас об этом распространяться.

– Это разные вещи.

– Не понимаю, в чем разница.

– Все вы понимаете. Наше общество ожидает – нет, требует – абсолютно разного поведения от мужчин и от женщин.

– Что с вами случилось после гибели вашего возлюбленного?

На мгновение Гибсону показалось, что она замкнулась и не собирается отвечать, и если бы можно было вернуть свои слова обратно, он бы вернул. Слишком личным получился этот вопрос, слишком явно выдавал его интерес к Александри, а по страдающему выражению ее глаз он уже догадался, насколько безрадостными выдались для нее те времена.

– Я повстречала английского капитана – Майлза Соважа. Он… как вы, англичане, говорите? Ах, да, вспомнила: он сделал из меня честную женщину. Любопытное выражение, правда? «Честная женщина» – нечто, совершенно отличное от «честного мужчины» и не имеющее никакого отношения к правдивости или ее отсутствию. Да уж, женская честь разительно отличается от мужской. Когда речь заходит о женщинах, то все наши вероятные достоинства – порядочность, доброе имя, даже добродетель как таковая – сводятся лишь к тому, кого мы пускаем к себе между ног.

Когда Гибсон промолчал, она кривовато усмехнулась:

– Я шокировала вас.

Он покачал головой.

– Это не так легко сделать, как вам могло показаться. Но ведь вы именно этого и хотели? Шокировать меня?

Александри склонила голову набок, не сводя глаз с его лица. И он понял, что угадал. Но оказался не готов к ее следующему выпаду.

– Интересно, а ваш добрый друг виконт Девлин знает о вашем пристрастии к опиуму?

Гибсон стремительно втянул в себя воздух.

– Для него не секрет, что я время от времени принимаю лауданум. Он был со мной, когда отрезали то, что осталось от моей ноги – держал меня, пока хирург орудовал пилой.

– Как давно это случилось?

– Года четыре назад.

По опыту Гибсона, четверо из пяти мужчин, потерявших руку или ногу – или кисть, или стопу, – страдали от периодических болей в отсутствующих конечностях. То обстоятельство, что беспокоящей части тела больше нет, не делало боль менее реальной или менее мучительной. Иногда она проявлялась сильной выкручивающей судорогой; в других случаях была такой острой и колющей, как будто в давно исчезнувшую плоть вонзался нож. Боль могла держаться долго, а затем внезапно утихнуть – только для того, чтобы без предупреждения вернуться вновь через пару минут или дней. У большинства калек приступы с течением времени становились реже, пока не исчезали совсем, как правило, через несколько месяцев.